Проживал в городе Баку по адресу: пр. Нефти, 5а, кв. 22.
Карен:
Мы с Лизой – коренные бакинцы, родились и выросли в этом городе, наши дети тоже родились там. Отец мой родом из Карабаха, жил в Баку с 1935 года, мать из Кировабада. Работали мы с женой в поселке Говсаны, на военном заводе. Поженились в 1985 году, практически накануне всех этих событий.
Еще до Сумгаита мы чувствовали, что постепенно что-то назревает. Это ощущалось по отношению к нам, армянам, по настроениям, ну и, конечно, по событиям, в частности, начинавшимся в городе демонстрациям. Интересно, что вначале демонстрации носили непонятный характер. Однажды я вышел из метро на улицу 28 Апреля, смотрю, собрались приблизительно человек 30–40, причем разных национальностей. Я спрашиваю, что случилось? Они ответили, что, мол, мы идем выступать, ты что, не знаешь, что происходит в стране? Это был, наверное, 1986-й или 87-й год. Но по-настоящему все началось, конечно, после Сумгаита. Сумгаитские события стали для нас страшным ударом.
Хорошо помню, как пришел как-то к Маркосовым. Это были дни, когда в Сумгаите началась резня. Пришел один их родственник и говорит: «Я только что был в общежитии, видел там одного парня, азербайджанца, у него были такие красные воспаленные глаза! Я сразу понял, что он был в Сумгаите, наверное один из тех, кто… Он скрывался в этом общежитии».
Сумгаит все перевернул в нашей жизни. Нормальные азербайджанцы после этого опускали глаза, стараясь не смотреть нам в лицо, быстро проходили мимо. Но были и другие – те, которые стали вести себя нагловато и показывать, что, мол, времена меняются и вам, армянам, здесь уже не место. Физического насилия пока еще не было, но уже чувствовалась большая разница в отношении.
Лиза:
Было страшно, особенно когда ввели комендантский час. Повсюду стояли танки. Я не могла даже выйти продукты купить. Идешь на базар, как обычно, и вдруг все вокруг начинают угрожающе кричать: «Эрмени, эрмени!» И я с ребенком тут же бегом домой. Ситуация постепенно накалялась. Мы с соседями собирались в нашей квартире, говорили о том, что нам делать, как жить дальше в этом городе, куда убегать, если станет совсем невмоготу.
Потом начались выступления по телевизору с призывами выгонять армян из города. Это говорили какие-то азербайджанцы – хорошо помню одного из них, он какую–то должность занимал, был членом Союза писателей. Как агрессивно он агитировал против армян! Буквально кричал: «Армян надо выгонять, армян надо резать!» А мы сидим у себя дома ошеломленные и слушаем все это. Они страшные вещи говорили по телевизору. Такая шла антиармянская агитация, что мы, сидя в своей квартире, от страха крепко закрывали все двери и окна. Я с детьми сидела дома и боялась выйти, мне каждую ночь снились кошмары про то, как врываются к нам в дом. И без того в городе царила напряженная обстановка, а тут еще эти выступления по телевизору…
Карен:
Уже тогда у меня возникали ассоциации с тем, о чем рассказывали нам наши старшие. Они при этом постоянно произносили фразу: «Турки идут». Мы раньше относились к их рассказам и к этим словам несерьезно, очень скептически, думали, ну пожилой человек, говорит что-то… Не то что не верили, но нас это как бы не касалось, потому что это было давно, и мы были уверены, что с нами такого не произойдет. Но после сумгаитских событий стали об этом задумываться…
Лиза:
Жить действительно стало очень опасно. Ведь эта антиармянская кампания шла на официальном уровне, по телевидению, ежедневно, с криками, с воплями… Например, говорили такое: «Наши азербайджанцы женятся на этих армянках, как не стыдно! Вообще надо от армян избавляться, этот город должен быть нашим!» Это была настоящая истерия.
Люди стали подумывать об отъезде. Все говорили: «Надо уезжать, иначе мы тут не выживем!» Некоторые, правда, думали, что это не так, но большинство, кто реально смотрел на вещи, кто видел беженцев из Сумгаита, видел избитых и изнасилованных соседей, старались вывезти куда-нибудь к родственникам детей и жен, упаковывали и отправляли имущество, а потом пытались выехать сами. И тогда Карен меня с детьми отправил в Армению.
Карен:
Лиза уезжала два раза. В первый раз – в Ереван, а когда 7 декабря случилось землетрясение, уехала в Москву. Это была первая волна, когда очень много армян выехали из Азербайджана. Потом по телевизору стали всех успокаивать, уговаривали вернуться, говорили, мол, все нормально, вспомните, как хорошо мы жили, не бойтесь… И многие, поверив, вернулись. Я очень хорошо помню этот период – 20 дней я сидел дома безвылазно. В запасе было 20 яиц и 2 буханки хлеба. Я ел по одному яйцу в день, потому что не знал, сколько эта ситуация продлится. Выходить не мог, потому что не знал, какое положение в городе. Это был ноябрь 1988 года, когда всем нам фактически велели уезжать.
Через семь дней у меня закончился хлеб. Я решил попробовать выйти. Вышел на улицу, дошел до магазина – благо, очень близко было, – зашел. Продавщица знала, что я армянин. Она косо на меня посмотрела, но все-таки продала мне хлеб. Но после этого много раз случалось, что, когда я приходил в магазин за продуктами, мне просто не продавали. Это в лучшем случае. В худшем – могли послать куда подальше и даже ударить. Вот это был первый период.
Потом все немного успокоилось, моя семья вернулась в Баку. Вроде все шло на улучшение, в городе стояли танки, был комендантский час. Но это относительное спокойствие длилось недолго, уже в начале 1989-го ситуация опять стала резко меняться, и в феврале Лиза с детьми уехала в Ставрополь. Через пару месяцев я позвонил ей и сказал, что они сюда больше не вернутся. Я оставался в Баку до 13 января. Хотел продать квартиру и получить за нее хоть какие-то деньги, а еще у меня был один профессиональный заказ, который надо было завершить, чтобы получить деньги и на что-то жить. 13 января в шесть часов утра я вылетел из Баку. Вылетел последним самолетом…
Накануне, 12 января, я был в кругу своих друзей – русских, азербайджанцев, естественно, армян среди них уже не было. И тут товарищ мой, азербайджанец Айдын, говорит: «Карен, я знаю, что ты завтра уезжаешь. Но домой тебе ехать не надо». Я тогда подумал, а зачем он мне это говорит? Мы ведь ничего не знали, телевизор не смотрели – там была одна истерия и никакой информации, с радио и газетами была та же ситуация. Люди между собой очень мало общались, потому что боялись. Все сидели, запершись, у себя дома. Я даже не отвечал на телефонные звонки – просто не поднимал трубку. Причин было две: чтобы за дверью не слышали, что я разговариваю, и чтобы не знали, что я дома. Всего один раз за это время я поговорил с Игорем, но мы ничего не знали, чтобы обменяться информацией.
И вот в тот день – 12 января, днем мы пошли куда-то посидеть, пообедать. Как сейчас помню, шли по Торговой, два моих друга-азербайджанца за мной, один русский слева, еще один азербайджанец – справа. Идут, как бы меня охраняя. И вдруг я слышу крик. Хочу голову повернуть – они говорят: «Не надо, не поворачивайся, зачем?» Они уже знали, что происходит, знали, что я на следующий день уезжаю, и пытались сильно меня не пугать. Идем дальше – и опять крики. Это было на Торговой, возле военторга – с пятого этажа что-то вылетело. Я услышал звук от падения на землю и понял, что это что-то мягкое. Это было тело. Тело женщины. Потом я узнал, что ее действительно выбросили с пятого этажа. Пожилую женщину. И случилось это в двух-трех метрах от меня. А ребята буквально взяли меня под руки и мы спустились в какой-то ресторан. Я все спрашивал, что там было – они отвечали: «Да ничего, не обращай внимания». То есть, как могли, защищали, чтобы не было для меня лишнего стресса.
В тот вечер я пошел к Айдыну, мать у него была русская. Остался у них. Все думали, как быть завтра. Он сказал: «Ничего, в пять часов утра возьмем такси и поедем». Рано утром встали, вызвали такси, сели, поехали. Подъезжаем к моему дому, я поднимаюсь. А квартиру уже забрал себе азербайджанец, которому я ее продал, он сказал мне, что придет туда через день. У меня еще оставались ключи, я забрал свой чемодан (маленький чемоданчик, ничего особенного там не было), и мы поехали в аэропорт. Когда садились в такси, Айдын говорит: «Чтобы я в такси ни одного слова от тебя не слышал, вообще ничего не говорил». Он сел спереди, я сзади. Едем. И вдруг водитель-азербайджанец говорит Айдыну: «Знаешь, что сегодня будет?» Тот спрашивает: «А что будет?» – «Ну как, не знаешь? Мы сегодня начинаем всех их резать». Азербайджанский на таком бытовом уровне я знал, так что все понял. А Айдын так спокойно отвечает: «А, хорошо, ну наконец-то мы с ними разберемся, чтобы знали свое место!» Едем дальше, и я неожиданно по-русски что-то сказал. Шофер повернулся, как-то косо на меня посмотрел, но мой знакомый быстро отвлек его, тему поменял, кажется, стал про деньги что-то говорить… То есть он его заинтересовал, чтобы отвести от меня его внимание.
И тут я увидел, что на трассе, ведущей в аэропорт, что-то происходит. Какие-то толпы ходят взад-вперед, кто-то от кого-то убегает… А я никак не могу понять, в чем дело. Добрались до аэропорта, я захожу в здание и тут только начинаю понимать. Бегают по всему помещению толпы азербайджанцев и проверяют паспорта. Ясно, что ищут армян. У одних в руках арматура, у других еще что-то… И я понял наконец, что они буквально вылавливают армян. Отдал свой паспорт сотруднице аэропорта, русской, чтобы проверила, поставила печать и вернула. Она берет паспорта, потом называет фамилию, чтобы вернуть его владельцу. И вдруг девушка произнесла армянскую фамилию, а парень из толпы откликнулся, мол, я это. Его тут же вытащили из толпы, и уже не видно было, что произошло дальше. Я начал думать – как мне быть. И вдруг она выкрикивает: «Аллахвердян». Я молчу. Она снова: «Аллахвердян». И тут я говорю «Аллахвердов». Это похоже на азербайджанскую фамилию, девушка сразу поняла, говорит, да-да, Аллахвердов. Они все так на меня посмотрели, но в этот момент что-то там происходило в стороне, за кем-то побежали, и они отвлеклись от меня…
Это последнее, что я помню. Схватил паспорт и побежал на посадку.
Так мне удалось попасть в самолет и улететь в Москву – последним рейсом, 13 января. После этого аэропорт закрыли. Кстати, 24 декабря, когда я брал билеты, меня спросили, на какое число нужен билет. Я хотел на 14-е, но кассирша сказала, что есть на 13-е и на 15-е. Я подумал, что чем раньше я закончу дела и уеду отсюда, тем лучше.
Воспоминаний о тех днях в Баку сохранилось много. К примеру, как-то я стоял в метро на станции Азизбекова, ехал на работу. Вдруг откуда ни возьмись – толпа, один на меня смотрит и говорит: «По-моему, он армянин». Другой спрашивает: «Откуда ты знаешь?» Первый отвечает, мол, все очень просто, разденем и поймем. Как я убежал от них, не помню. Меня гнал жуткий страх. Еще один случай. В нашем дворе избили педагога, открыто, у всех на виду. Он физкультуру преподавал. Вышел из метро, за ним проследили, наверное, кто-то подсказал, что армянин. И во дворе его жестоко избили. Жена его вышла и буквально на руках занесла домой. Он выжил, потом в Москве жил.
Интересный случай произошел с сестрой жены моего брата, Ирой Агамовой. Она работала в военном госпитале. Когда все эти события начались (она тоже сидела там до последнего, думала, что в военном госпитале ее защитят), военные стали ее скрывать. Но кто-то все равно пронюхал, что в госпитале скрывается армянка. Вывезти Иру не могли, поэтому отвезли домой к кому-то из военных. В подвале этого дома она провела несколько дней. Как-то в дом вошли азербайджанцы, и хозяин, военный, дал ей гранату, завернутую в ковер. Ира просидела с этой гранатой несколько часов, пока незваные гости не ушли, причем она даже слышала их разговор. Потом военные притворились, что вывозят мебель, и ее, завернутую в ковер, тоже вынесли.
Лиза:
Расскажу о семье своей подруги Лоры. Они жили в армянском поселке. Когда туда ворвались толпы разъяренных азербайджанцев, ее отец велел жене и двум дочерям – Лоре и младшей Марине – залезть на чердак и затаиться. Они сидели на чердаке, а когда Марина увидела этих погромщиков, услышала их крики, она сильно испугалась. Ей было всего 17 лет, и от стресса у нее подорвалось здоровье. Семье удалось спастись, но через несколько месяцев после приезда в Ереван девушка скончалась.
Карен:
Мои знакомые жили на улице Чапаева. Парня звали Слава, он жил с матерью, бабушкой и двумя сестрами. Сам Слава находился в то время в Москве. Бандиты ворвались к ним, изнасиловали всех четверых женщин, даже бабушку, просто зверски изнасиловали. Естественно, в доме все разгромили, разграбили. Это была, конечно, страшная трагедия.
Сиэтл, штат Вашингтон, США
30.03.2014 г.
