Коммунист, 12 июня, 1984
Даниэл Варужан… Один из ярчайших и крупнейших армянских поэтов, чье имя неизменно вызывает у нас и чувство глубокой гордости, и чувство острой боли за его трагическую судьбу. Поэт, поражающий своим мощным и многоликим талантом, которому были одинаково подвластны и высокие романтические устремления, и строгая реалистическая правдивость; и эпически крупные, словно высеченные резцом, застывшие в своей осязаемом конкретности картины, и нежные, лирически тонкие зарисовки… Поэт, все творчество которого зримыми и незримыми нитями было переплетено с его эпохой — в широком смысле этого слова, ибо в поэзии Варужана, кровно связанной с судьбой, борьбой и страданиями родного народа, явственно ощущается и биечие пульса века — с его тревогами и надеждами, с его социальными и политическими потрясениями.
Родившись в 1884 году в Западной Армении, в деревушке Бргник, Даниэл с 12 лет жил и учился в Константинополе, а затем продолжил образование в Европе — в Венеции, в школе мхитаристов и в Бельгии, в Гентском университете, где изучал общественные науки и филологию. Глубокое и разностороннее образование, полученное Варужаном, соединившись с богатыми жизненными впечатлениями, стало той благодатной почвой, которая питала его щедрый самобытный талант. Уже в 1906 году в Венеции выходит в свет первый сборник стихов поэта — «Содрогания». Затем последовали книги «Сердце нации» (1909), «Языческие песни» (1912). Сборник «Песнь хлеба», над которым Варужан работал в 1913 — 1915 годах, вышел в свет уже посмертно: в 1915 году поэт был зверски убит, став одной из многочисленных жертв организованного младотурками геноцида армян…
Поэтические сборники Даниэла Варужана, а также ряд его стихотворений, не вошедшие в книги открывают удивительно широкий мир творческих интересов поэта, уместивший в себе, казалось бы, несоединимые, контрастные темы и мотивы: страдания родного народа под игом турецкой тирании — и языческое прошлое армян; идиллические картины мира армянской деревни — и жизнь современного пролетариата (сам поэт признавался в одном из писем, что он любит перестраивать струны своей лиры и постоянно обновляться в своем искусстве)… Но, рассматривая творчество Варужана в целом, нельзя не заметить, что все эти мотивы органически связаны между собой. Это внутреннее единство всех его сборников обусловлено особенностями варужановского мировосприятия, его художническими принципами и идеалами.
Первая книга стихов Даниэла Варужана, где в основном отображались различные драматические жизненные ситуации, была еще во многом книгой поисков — своего собственного поэтического голоса, своих сокровенных слов в искусстве. Но уже здесь, за строками «Содроганий», угадывалась незаурядная, волевая творческая натура, которой претит всякая скованность, условность и которая готова, «встречая грудью бури», идти по своей дороге («Рыбкам бассейна», «Благослови, отец»). Ярким подтверждением этому стал сборник «Сердце нации», само название которого уже говорит о том, что художественные поиски Варужана сконкретизировались на отображении судьбы родного народа. И здесь поэтический голос Варужана обрел силу и мощь. Трагедия народа в прошлом и настоящем проходит перед нами в нарисованных поэтом незабываемых картинах: это и руины некогда прославленных армянских городов («У развалин Ани», «Пеплом Киликии»), это и образы армянских скитальцев и разлученных с ними родных «(Письмо тоски», «Старый журавль»), это и ужасающее, леденящее душу изображение армянских погромов, свидетелем которых сам поэт впервые стал еще в 1896 году в Константинополе («Потухший очаг», «Резня», «Пастух» и другие)… Однако через эти все пронзительные описания народных бедствий проходит главная тема книги — тема борьбы и возмездия. Поэт пробуждает в своем читателе дух свободолюбия и напоминание о славных деяниях предков. И не случайно «Сердце нации» открывается стихотворением «Посвящение», являющимся своеобразным эпиграфом ко всему творчеству поэта. В. этом стихотворении, навеянном древнейшей армянской эпической песней о языческом боге силы и храбрости Ваагне, родившемся, по преданию, из тростника, объятого пламенем, — поэтическое напутствие Варужана:
На битву, на битву, ча битву стихи
Призвали бойцов непоконных.
Да будет перо мое словно мехи
В сердцах — огнедышащих горнах.
Я славил возмездье, и крепла рука.
И пламень извергнулся из тростника.
(Перевод Г. Кубатьяна).
Третья книга Даниэла Варужана — «Языческие песни» — стала главной в творчестве поэта, не только по яркости и силе его блистательного, бурно расцветшего таланта, но и по наиболее полному выражению его общественных, художественных идеалов. Само по себе обращение поэта к далекому языческому прошлому после столь современно звучащего «Сердца нации» могло показаться странным. Но дело в том, что и «Языческие песни» всем своим пафосом были устремлены в современность. Желая пробудить в своих соотечественниках ущемленные вековым политическим гнетом чувства национальной гордости, свободолюбия, Варужан и воспевал языческие времена, рассматривая их как период расцвета вольного национального духа, не стесненного еще ни христианскими оковами, ни чужеземным игом. Однако прославление язычества имело у Варужана и глубокий социальный смысл: его смелые, многокрасочные, откровенные описания языческих нравов, людей свободной воли, поклоняющихся Силе и Красоте, с их крупными страстями, с их естественностью и прямотой чувств и поступков были, по сути, вызовом современному буржуазному обществу, в котором поэт наблюдал инфляцию моральных и духовных ценностей, процветание ханжества и меркантилизма во всем, даже в человеческих чувствах. Варужановское восприятие язычества наиболее ярко воплотилось в его замечательной поэме «Наложница», сюжет которой был взят из армянской истории II века:
…Восславив рыцарственность времен, что минули давно,
Могучи люди были тогда, искренни, как вино.
А ныне доблесть не в чести — коварство во всех углах,
Обида держит про запас не меч — кинжал в ножнах.
(Перевод В. Пальчикова).
Конечно, Варужан идеализировал языческие времена, но его романтизация прошлого была порождена отношением к настоящему, в котором поэт не находил воплощения Своих высоких представлений об обществе и человеке. И если понять всю современную направленность «Языческих песен», то станет ясно, почему Варужан включил в эту свою книгу цикл «Цветы Голгофы», в стихах которого, говоря словами поэта, запечатлен
…Этот Век, беременный грядущим,
Который исстрадался, как Христос.
(Перевод А. Тер-Акопян).
Рисуя жизнь современного общества, Варужан удзлязт немало места показу мучительной жизни и каторжного труда рабочих («Машины», «Перерыв», «Умирающий рабочий», «Работница»), одним из первых в армянской поэзии затрагивая эту тему. Глубоко сочувственно изображает он народные горе и лишения, бескрайнюю нужду. Но тернистый путь народных страданий поэту вовсе не видится безысходным. И как «Сердце нации» пронизано образом горящего пламени, вдохновляющего на борьбу, так и вся книга «Языческие песни» пронизана образами солнца и света. Эти образы становятся у Варужана символами надежды на общественное обновление и торжество справедливости («Первое мая»), осуществление высокой и прекрасной мечты «(Пегас»), победу добра и идеала («Свет»).
Последний сборник Варужана — «Песнь хлеба» — засверкал новыми красками его поистине неисчерпаемой палитры: поэт воспел родную землю, деревню, процесс создания хлеба, мирный труд крестьянина. Здесь, как и в отношении Варужана к языческому прошлому, видна явная идеализация изображаемой им действительности. Но именно это и было творческой целью поэта — нарисовать противостоящий окружающей его мрачной реальности мир мечты, где так гармонично слиты человек и природа, где так прекрасен и поэтичен труд во имя хлеба, во имя всэобщего благоденствия. И здесь, в этих трепетных, тонких описаниях жизни земли и жизни человеческой души, спокойного и радостного, ничем не омраченного труда, несущего красоту и добро, — как нельзя ярче выразился гуманизм Варужана, его светлые мечты и надежды. «Песнь хлеба» стала как бы поэтическим воплощением сокровенных идеалов Варужана, пронесенных через все его творчество. Ведь еще в 1903 году он писал:
…И мысль моя стремится вдаль,
Как будто перед ней открыт
Тот, нарисованный мечтой,
Мир нереальный, где царит
Свобода вкупе с добротой.
(Перевод Е. Солоновича}.
А мысль Варужана все «стремилась вдаль», уносимая на крыльях его огненного Пегаса «к вершине горы, коронованной звездами синими», «к дороге безбрежного света» («Пегас»), к новым творческим помыслам: он собирался создать подобный «Песни хлеба» цикл «Песнь вина», обработать армянские эпические предания, героический эпос о сасунских богатырях… Всем этим планам не суждено было сбыться: в страшные дни армянского геноцида был задушен огнокрылый варужановский дар. Но пламень великого сердца поэта, воплощенный в его бессмертном слове, горит всегда обжигая и озаряя нас своим высоким и чистым светом.
М. Джанполадян,
кандидат филологических наук.
Великий поэт своего народа
Сильва КАПУТИКЯН
Каждый раз, когда представляется случай обратиться к жизни и творчеству корифеев нашей литературы, мы вновь и вновь проникаемся гордостью. Мне довелось испытать это недавно, когда я перелистывала стихи Даниэла Варужана и с временной дистанции умом более зрелым глубже постигала суть его поэтических строк. Гордость была не только от того, что в тридцать — тридцать один год он успел стать одним из замечательных преемников гения армянской словесности, которую он вознес на новую ступень, но и от того, что будучи очевидцем резни родного народа и, впитав в себя его горе и боль, поэт тем не менее с неистощимой любовью и сочувствием относился ко всем невольным жертвам мира, плененным машинами, городским угаром и суетой.
Поэтическое искусство Даниэла Варужана многообразно по форме и содержанию. От бездомного армянина-скитальца прозябающего в константинопольских ночлежках до соблазненных и покинутых женщин, торгующих любовью на освещенных улицах западных городов, от пепелищ и развалин Ани до телесного и духовного растления и разлада железного века, от обожествления языческого разгула до возвеличения земли, хлеба, стократно благословенного трудового пота — все это составляет и заметно отличает широкий тематический диапазон творчества Варужана по сравнению с творчеством поэтов, его современников. Несмотря на такую многотемность, произведения Варужана отмечены внутренней целостностью: могучей тягой к всеобщей справедливости и гармонии, к утверждению человеческого «я» в его естественной стихии, к поклонению только истинной красоте, любви, доблести и славе и, наконец, страстным желанием видеть свой народ равноправным и причастным к грядущей справедливости.
Феномен поэзии Даниэла Варужана — прямое свидетельство того, что смелое освоение достижений мирового искусства возможно при перевоплощении их сквозь призму собственного творческого «я», в рамках национальных традиций. Свидетельство того, что кто любит свой народ и причастен к его невзгодам, тот не может не сочувствовать чужой боли, а кто по-настоящему обеспокоен судьбой человечества, тот не может оставаться равнодушным к своему народу. Боль армянского народа Варужан воспринимает, как неотъемлемую частицу «мировой боли», которая близка ему, как собственное горе. Обычно говорят, что после смерти великих начинается их вторая жизнь. В дни смерти Варужана поблекли утратили свою истинность это и другие мудрые изречения. Однако со временем в мире вновь потеплело, великий Октябрь возвестил о пришествии весны и на многострадальную армянскую землю и сквозь замершие снега апрельской резни вновь проросли, возродились и обрели вторую жизнь не только поэт, но и его великий народ. А возродился народ потому, что в кладовых его созидательной силы хранилось и имя Даниэла Варужана.
Его несомненная красота
Что раньше всего поражает в поэзии Варужана, так это необыкновенное разнообразие. Он предстает перед нами то романтиком, то сугубым реалистом, то утонченным европейцем, то патриархальным селянином; кроткий мечтатель и яростный бунтарь, он резок и нежен, возвышен и заземлен, безоглядно горяч и сосредоточенно трезв. Столь же многоразличны и формы, к которым он обращается, — лирическая миниатюра и сюжетная поэма, итальянский сонет и белый стих, соскальзывающий к верлибру, привычное четверостишие и прихотливость строфики и ритмики. Всю эту неуемную и привольную стихию скрепляют воедино две неизменности — любовь к отечеству, превыше которого нет ничего, и красота. Его стихи красивы — красива их ткань, манера сочетать слова, дикция. Даже когда, эпатируя в «Языческих песнях» публику, он писал нечто «неэсгетичное», е/оз-никала особая, может статься, странная, но несомненная красота.
Г. Кубатъян
ДАНИЭЛ ВАРУЖАН
БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПОЛЯМ
Да будет ныне, присно и всегда
мир и благополучье на востоке!
Пускай не кровь, а только пот в страду
в широкую стекает борозду,
чтоб никогда грядущие года
не стапи беспросветны и жестоки.
Да будет ныне, присно и всегда
на западе покой и плодородье!
Пусть звездный свет не смеркнется, высок,
и в срок нальется каждый колосок,
и тянутся на пажити стада,
и ие скудеют нивы и угодья.
Да будет ныне, присно и всегда
на севере любовь и изобилье!
Пускай ликует благовест, звеня,
и за жнецом топорщится стерня,
чтоб не грозили голод и беда
и житницы полны пшеницей были.
Да будет ныне, присно и всегда
на юге благоденствие и счастье!
Пусть пасеки струят медвяный дух,
и месят хлебы руки молодух,
и ленится вино, и песнь труда
рождается в любви и соучастье.
Перевод Г. Кубатьяна.
Энергия братского действа
Путник хочет пить. И кто-то говорит ему: «Брат мой, я тоже хочу. Я жаждал всю жизнь, я знаю, что это такое. Я сейчас тебе это объясню, и давай печалиться вместе». Другой твердит: «Оглянись. Мир широк и прекрасен. Ощути его, слейся с ним. И твоя жажда покажется тебе ничего не значащей — тебе сразу станет легче». А третий молвит: «Друг, здесь на склоне должна быть вода. Я умею ее искать и тебя научу. Помоги мне, вдвоем мы скорее отыщем родник».
Как кто, не знаю, а я выбрал бы в товарищи именно его. Моим поэтом становится тот, кто будит желание и действие, указывает путь и убеждает — действие не будет напрасным.
Переводчик встречает поэта на пороге дома своего народа. Я переводчик. И я всегда думаю: «Кого встречаю? Кому даю речь, доселе среди нас немому? Каким чувством, какой мыслью обогатит он мир моего народа?» И как светло мне делается, когда я вижу: передо мной поэт действия. Настанет миг, придет его час, и он поможет нам найти родник, он, где мы сами не вдруг сумели бы это сделать. И мой труд рядом с таким поэтом наполняется особым смыслом, особой тревогой и заботой: я причастен к тем, кто умеет искать родники, я должен быть изощренно чуток и точен, чтоб ни одна крупица знаний не потерялась — вдруг ее именно не хватит, чтобы найти родник.
Именно это чувство испытывал я, работая над русскими переводами Даниэла Варужана. Именно ради таких поэтов, как, он, я учился искусству соразмерения культур языков и надежд. Именно для того чтобы от бурых гор Сираса от путаницы константинопольских уличек, от сиреневого сотка Венеции и грузно отесанного камня Гента, он, поэт, пришел на невероятные для него степные и лесные просторы России, пришел как в страну братьев, где ему открыт любой дом, любая душа.
Убийцы спешили, но опоздали. Варужан успел. Успел передать нам стихи, светящиеся заразительной энергией братского действия. Созданное им неуничтожимо, как неуничтожима тропа, проложенная к источнику. Я пью из источника, я становлюсь сильнее и говорю всем встречным: «Идите и пейте. Там живая влага, которая поможет вам в пути. Пейте и помните о том, кто открыл этот источник для всех людей, трудовых и ратных дорог в справедливый мир завтрашнего дня».
А. Шербаков,
поэт-переводчик. г. Ленинград.
От знакомства к родству
В 1915 году, то есть полвека тому назад, состоялась моя первая творческая встреча с армянской поэзией.
Валерий Брюсов, мой незабвенный учитель, трудился в то время над составлением, редактированием и в значительной доле переводом своей широко известной антологии «Поэзия Армении». Работа творческая сливалась с работой организационной. Брюсов энергично привлекал к участию в переводах для антологии как выдающихся поэтов, так и представителей молодого поколения. Я был счастлив, оказавшись в числе переводчиков знаменитой в будущем книги.
Когда после многолетнего перерыва я снова сблизился с армянской литературой, мне, очевидно, на основании моих ранних опытов, предложили, на сей раз уже в Ереване, выполнить перевод одного из ответственных произведений новой армянской поэзии, поэму Даниэла Варужана «Наложница»… В 1926 году я посетил Армению, мое сердце нашло общий язык с ее опаленными солнцем склонами, с ее камнями и потоками; ее древняя архитектура заявила о себе, как о драгоценном звене в общем развитии восточно-европейского зодчества; навсегда запали в память мелодии армянских песен. Я старался вникнуть в прошлое великой исторической арены и усвоить тот новый дух, который тогда только начинал оживлять армянский народ и вдыхать в него силы для небывалого строительства будущего.
Работа над переводом поэмы Варужана протекала на фоне широкого ознакомления с армянской культурой, а сам текст ее раскрывал мне через романтическое видение поэта черты армянского средневековья.
С. Шервинский
Мой разговор с другом
Переводческая практика моя связана на девяносто девять процентов с итальянской поэзией, которую я читаю в оригинале. Для того же, чтобы оправдать обращение к поэту, не доступному мне в подлиннике, нужны определенные обстоятельства. Одно из таких обстоятельств в данном случае — жизнь Варужана в Италии, где он, учась в школе мхитаристов, восходил к истокам древней культуры своего народа и одновременно открывал для себя мир Данте и Петрарки — поэтов, которых я переводил и к которым часто возвращаюсь. И не случайно я, решившись попробовать, получится ли у меня Варужан, начал с небольшого стихотворения «Зеленая веточка», где звучит дантовская тема.
Среди стихов Варужана у меня уже есть любимые: «Море колосьев», «Возаращение», «Мельница», «Сатурналии». Я назвал четыре стихотворения, и все они разные — то плавные и прозрачные, светлые, то пронзительно горестные, но и тогда согретые надеждой, то захватывающие буйством красок, рельефностью декораций и фигур, неуемной верой в жизнь.
Впервые об этом поэте я услышал от своего армянского друга лет десять назад. Мы говорили в Малеевке, под Москвой о Венеции, об острове св. Лазаря, где в десятых годах XVIII века усилиями просвещенного Мхитара Себастаци начал складываться един из самых знаменитых центров армянской культуры. Вдруг он спросил, не соглашусь ли я перевести на русский стихи Варужана… Мои переводы Варужана —результат и продолжение давнего разговора с другом.
Е. Солонович
г. Москва.
