Тигран:
23 года назад я приехал сюда. Приехал не потому, что в Армении плохо – просто судьба такая. Мы сами виноваты, сами допустили ошибки. Мы не верили, что такое может произойти при советской власти.
Когда случился «сумгаит», мы не думали, что это может повториться в Баку. До нас это не могло дойти, потому что мы родились совсем в другой системе, мы слишком доверяли нашей власти. Мы не могли поверить, что нас не защитят. Мы не знали, что у этих бедных солдат, которые стояли на вокзале, нет патронов. Люди из Народного фронта бросали в них камни, а они не могли защищаться и нас защитить. Я сам видел, как у солдат слезы текли от беспомощности, от того, что ничего не могли сделать против бандитов.
Это были настоящие звери. Потому что люди не могут убивать булыжниками маленького ребенка, это невозможно! Мы уехали, но я вернулся в Баку, чтобы спасти отца жены и ее парализованную тетю. Отец не верил, не хотел двигаться с места, уезжать из Баку. И вот я как-то стоял на балконе и вдруг увидел – идет по улице ветеран войны, а за ним бежит толпа. Я тут же позвал тестя. Мы стояли вместе и смотрели, как молодые парни камнями забивали старика с медалями на груди. С медалями, как будто они могли его защитить.
Первая сволочь – это Горбачев. Он наш враг. Его судить надо было за преступления против армян Азербайджана, но его никто не судит. Если бы из Москвы сразу остановили этих зверей, погромы, возможно, прекратились бы.
Уже приехав в Москву, мы решили пойти в посольство США, потому что нас никто не хотел слушать. В самой Армении – страшное землетрясение, республика остро нуждалась в помощи. Мы проводили в Москве акции, митинги… Но все было бесполезно. А когда мы обратились за помощью к американцам, нас, в том числе и меня, вызвали в КГБ и сказали: «Зачем вы предаете Родину? Мы вас обеспечим квартирами здесь, в Москве, вы же коммунисты!» Но было уже поздно – мы решили уехать, потому что никому не было до нас дела.
Нина:
Родилась я в Баку. Мы стали беженцами два раза. В первый раз это случилось в ноябре-декабре 1988 г. Мы потом назвали этот день – 5 декабря – Кровавым воскресеньем.
В городе был введен комендантский час, всюду стояли солдаты. Мы решили уехать из города. Родители сказали нам: «Берите детей и уезжайте. Мы уже пожили, а вы спасайте детей». Взяли билеты на поезд и пешком дошли до железнодорожного вокзала. Сели в поезд и благополучно доехали до Москвы. В постпредстве Армении нам предоставили номер в гостинице, где уже было очень много бакинских армян. Я помню, как работники азербайджанского постпредства приходили в гостиницу, просили у нас прощения, обещали, что все будет нормально. Уговаривали возвратиться. Ну, мы поверили и вернулись. А сестра моя, Нона, с детьми уехала в Ленинград.
Мы вернулись в Баку. Летом я снова пошла на работу, все было вроде нормально. Но недолго. Моя мама работала в Мардакянах зубным врачом. И вот как-то пришли к ней на работу и сказали по-азербайджански: «Армянка? Чтобы завтра тебя здесь не было!» Моя мама всегда была боевой женщиной, в 76 лет еще работала. А тут пришла домой как мышка, очень сильно напуганная. И говорит, мол, все, завтра на работу не пойду. Через несколько дней и ко мне на работу (я в музыкальной школе преподавала) пришли и потребовали не приходить больше. Меня уволили.
А мы в тот период постоянно ходили в обменное бюро, чтобы продать или обменять квартиру. И когда я как-то снова пошла туда, муж с ребенком вернулся домой и, узнав, где я, тоже пошел в это бюро. Меня уже там не было, а его окружила группа азербайджанцев, молодых ребят. Я уже научила 5-летнего сына, когда спрашивают имя, отвечать: «Агаронов». И его там спросили: как папу зовут? Он не отвечает. Спросили, а как фамилия? Он сказал: «Огородников». Вместо «Агаронов». Мужа спрашивают: «Армянин?» Он ответил, что еврей. Они говорят: «Давай пойдем в кусты, проверим». А муж от страха за сына разозлился, начал кричать: «Ты кто такой, чтобы я тебе что-то показывал!» В этот момент подошел пожилой мужчина, похлопал мужа по плечу и посоветовал в следующий раз, выходя на улицу, брать с собой паспорт. Их отпустили. Он пришел весь такой бледный… За ребенка перепугался.
Наступил январь 90-го – вот-вот погромы начнутся, и мой день рождения был в те дни. 11 января раздался звонок. Тетя у нас была парализованная, в инвалидном кресле передвигалась. Жили они на Гоголя, 15. Звонили ее соседи. Они рассказали, что зашли в тетину квартиру, закидали ее яйцами, спрашивали, кто с ней живет. Дочка испугалась, спряталась в кладовке. Пришлось моему мужу звонить товарищу-азербайджанцу. Он сказал, что заедет за мужем и поедут заберут их. Привезли ее, еле подняли на 5 этаж, искупали, привели в порядок… И тут раздался еще один звонок: «Чтобы завтра вас уже не было». Это было как предупреждение.
Мы снова кинулись звонить друзьям. Товарищ мужа жил в доме железнодорожного управления и пообещал достать билеты. Взял плацкартные места, еще и извинялся, что не купейные. Это было уже 12 января. Рано утром за нами прислали такой маленький автобус, алабаш их называли, с занавесками. Мы спускаемся вниз. Слышим – крики, шум вокруг. И когда подъезжали к железнодорожному управлению, увидели, как с балконов выбрасывали людей. Помню, женщину в комбинации черной выбросили… Мы через щелочку в занавеске смотрели. И слышим, как эти бандиты друг другу что-то кричат, выносят мебель из квартир, грабят вовсю…
У вокзала остановились, сопровождавший нас парень пошел посмотреть, когда будет поезд, чтобы мы не ждали на перроне. Вернулся, говорит, что поезд уже ушел. Что делать? Едем обратно, с парализованной тетей тихонько поднимаемся снова в дом. Было нас восемь человек. Детей мы еще в ноябре отправили с братом моего мужа на Украину. А друзья-азербайджанцы, хоть и боялись, но спрятали нас у себя. И снова начали звонить насчет билетов. Достали нам билеты на места в двух купе. Опять утром подъезжает этот алабаш, на вокзале мы выходим (а там крики, шум, кого-то грабят, что-то тащат) и тихо-тихо идем, тетю на стульчике несут. Пришли на перрон. Семь часов. Подъехал московский поезд – и вдруг поднялся шум. Ребята побежали, посмотрели… Говорят, жгут. Людей, чемоданы – все-все горит. И мы чувствуем этот запах, видим дым… это было что-то ужасное. Солдаты там стояли с дубинками, оружия у них не было. На той стороне, где начало вокзала, было очень много народу, оттуда раздавались крики, шум. Они уже собирались напасть на нас, всех убить, не дать уехать. Но тут нас окружили солдаты, загородили собой. Холодно, стоим и мерзнем. И так часа 3 простояли. Наконец, в половине одиннадцатого подъезжает поезд на Украину. Нам не дают сесть. Муж сунул проводнику денег, чтобы тот впустил нас в вагон. А проводник не в курсе, что происходит, сказал только, чтобы тихо сидели. Мы зашли в купе, закрылись. Света нет. Минут через десять-пятнадцать приходит проводник и говорит: «Забирайте свои вещи и уходите, а то меня сожгут с вами вместе». Мой папа вышел, дал ему еще денег, сказал, что мы выключим свет, будем сидеть тихо, как будто нас нет. Уговорили. Деньги взял, успокоился.
В этот момент снова слышим крики. Потом мы узнали, что происходило на перроне. Там такое творилось! Мужчина в большом чемодане вез брата, которого убили и на куски разрубили. Он все туда положил и вез, чтобы похоронить. Мы сами видели это, он с нами разговаривал. Потом пришла женщина-проводница и сказала, чтобы мы не волновались, что там все нормально. Когда она узнала, что к чему, начала возмущаться: «Пусть только попробуют что-нибудь сделать! Это на нашей территории. Мы сейчас им покажем!» После того, как проехали Махачкалу, нам сказали, что все позади, не бойтесь.
Когда доехали, мой муж вышел из поезда и упал бы, если бы брат не подхватил его. Как мы все это перенесли, не знаю… Крики, запах паленого, горелого человеческого мяса – этого я никогда не забуду. Мы все время держали друг друга за руки, дрожали и думали, что это конец. Очень было страшно, очень…
Сан-Франциско, штат Калифорния, США
31.03.2014 г.
