Я выросла в Баку, родилась там в 1973 году, в семье государственного тренера Азербайджанской ССР по хоккею на траве. Мама моя была научным сотрудником, преподавателем гистологии в Медицинском институте. Бабушка моей мамы, Джеваир Арзуманова, пережила Геноцид армян, бежала из Турции и обосновалась в Баку. Потом это все повторилось уже с нами…
К сожалению, я ее не застала живой, но разговоры на эту тему до меня, конечно, доходили, в семье вспоминали ее рассказы. Но в то время все было немного иначе, мы жили в интернациональной среде, поэтому я ничего не чувствовала до того, как начались события. Мы вообще не ощущали притеснений, хотя знали, конечно, что если у тебя фамилия армянская, значит, ты не первый, ты – второй. Но это не мешало нам достигать успехов и в учебе, и в профессии, и во всем остальном. Так что жаловаться на свое детство я не могу.
До 15–16 лет все в моей жизни было безоблачно, мы со всеми были большие друзья – и с евреями, и с азербайджанцами, и с русскими. Говорили и на азербайджанском, и на русском, и на армянском языках, так что и языковых проблем не было. Я девять лет проучилась в 23-й школе и все девять лет была старостой класса. В нашем классе были и русские, и азербайджанцы, но их было меньшинство – большая часть учеников и педагогов были армянами. Но когда это все началось в 1988 году, стало очень неприятно, тяжело. Однако мой папа до последнего дня не хотел уезжать. Он не верил, что что-то может случиться, что его могут выгнать с работы, могут что-то обидное ему сказать, избить, в конце концов. И отказывался уезжать из Баку.
Как-то – это был уже 1989 г., где-то в апреле, – ученики нашего класса, в основном азербайджанцы, провели собрание и решили, что это неправильно, что на протяжении девяти лет старостой класса в Азербайджане является армянка. 15-летние мальчишки и девчонки, которые у меня дома постоянно просили мою маму приготовить им толму, вдруг решили, что я им в старосты больше не гожусь. Это был мой последний день в школе, я не вернулась туда.
К тому времени мой папа занимал высокую должность. А на площади проводились митинги под лозунгом «смерть армянам», перечислялись имена, в том числе моего папы – Бориса Арутюнова и дяди – Ивана Тиграновича Джаграева. Друзья и сотрудники папы сделали ему удостоверение на имя Рухадзе Бориса Андреевича, хотя он был Арутюнов Борис Андроникович. И с этим удостоверением мой папа ходил как лицо грузинской национальности.
До нас тогда постоянно доходили слухи об избиениях и убийствах армян. На наших глазах избивали соседей. В районе, где был расположен завод им. Шмидта, работники – азербайджанцы, армяне – годами работали рука об руку, считались одной семьей, ходили друг другу в гости и делили хлеб-соль. Но в те дни многие азербайджанцы наводили погромщиков на друзей-армян. Среди наших соседей были наводчики на те армянские квартиры, где можно было чем-то поживиться, украсть, взять. Один из наших знакомых по фамилии Петросов работал на заводе Шмидта. Его и жену сильно избили работники этого же завода, прямо во дворе дома. Очень жестоко избили нашего водопроводчика, дядю Беника. Это все происходило на моих глазах. Я видела, как мучили армян, издевались над ними, оскорбляли, плевали в лицо. У меня самой не было проблем, поскольку я владела азербайджанским языком, да и имя у меня такое – Сабина. А на лбу ведь не написано, что ты армянка… Я побаивалась, конечно, но в свои 15–16 лет знала, как выжить. Понимала, где что надо сказать по-азербайджански, где говорить по-русски, а где по-армянски. В 15 лет, когда девочки думают совершенно о другом, я вынуждена была думать о том, что мне надо умно вести себя, чтобы остаться живой.
Мама моя работала тогда в институте Кирова, большинство сотрудников которого были армяне. Как-то, это был 1989-й год, туда ворвалась банда Народного фронта и маму вместе с остальными армянами спрятали. Этот случай окончательно перечеркнул нашу надежду на то, что, может быть, все еще нормализуется. Я помню, как мама сказала, что должна увезти дочку отсюда. Брат в то время был в армии. И мы с мамой уехали в Армению. У нас нигде не было родственников, все они жили в Баку, ехать было не к кому. Брат к тому времени вернулся домой, но отказывался уезжать, он играл в сборной Азербайджана по хоккею. Мама сказала ему, мол, просто проводи меня с Сабиной, а потом вернешься. Но, естественно, брат никуда не вернулся и остался с нами.
А папа сидел там до последнего… Он собирал вещи, пытался что-то сделать, не верил во всю эту ситуацию, пока погромщики не пришли к нам домой. Мы жили на улице Кадырбекова, это был угол улицы Шмидта, где начинались все эти митинги, демонстрации и все остальное. А весь район назывался Завокзальный, и там большинство жителей были армяне. Наш огромный восьмиблочный дом тоже процентов на 75 был заселен армянами. Две мамины сестры были известными врачами. Одна эндокринолог, другая ларинголог. Она работала в 4-й поликлинике этого района. Когда погромщики ворвались к ней в кабинет, один из них сказал, что, мол, мы тебя за армянку не считаем, ты для нас наша, поэтому трогать не будем. А она ответила, что ей это чести не делает. Тем не менее, поскольку она на самом деле спасла много жизней и была очень известным врачом, ее просто проводили домой. Последней каплей для отца стал случай с моим дедушкой, его отцом. Азербайджанцы, приехавшие из Еревана – их называли еразы, – поймали дедушку в парадной его дома и спросили по-армянски: «Дед, ты армянин?» Он ответил, да, армянин. И они его избили, причем очень жестоко. На следующий день папа вместе с бабушкой, дедушкой и моей тетей на машине, которая перевозила мясо – рефрижераторы они назывались, – приехали к нам в Ереван.
Ситуация в Армении после землетрясения была ужасная. Очень тяжело было жить – блокада, ни света, ни тепла, ничего. В школу я не ходила примерно три месяца. Потом все-таки закончила десятый класс в ереванской школе. Я считаю, что нашу семью спасло имя и положение родителей. Когда ситуация обострилась, папе сразу предложили место государственного тренера в Спорткомитете СССР в Москве. Но он сначала устроился на работу в Ереване, где его без проблем приняли, потому что знали, да и друзей было очень много. Но, к сожалению, он не говорил, не читал и не писал по-армянски, поэтому в Ереване работать ему было очень трудно.
Мои родители сейчас живут в Москве, постоянно приезжают к нам. Мама всегда говорила и говорит, что история повторяется и просто нужно вовремя уходить. На ошибках учатся, но видите, мы этого не умеем… Бабушка мамы обосновалась в Азербайджане после Геноцида в Турции. По сути дела, они тоже не извлекли уроки из истории и остались в Баку. Вот история и повторилась…
Нешвилл, штат Теннесси, США
23.03.2014 г.
