Проживала в Баку по адресу: ул. 11-я Нагорная, кв. 114.
История и судьба Лилии Сааковой трагична и уникальна. Когда мы встретились с ней, она находилась в медицинском центре, прикованная к кровати страшной болезнью, ставшей следствием пережитого. В силу особых обстоятельств разговор с ней изложен в форме интервью.
– Вы родились в Баку?
– Да. И мои родители тоже. Отец моей мамы был родом из Шуши. Во время первых погромов, в начале ХХ века, он потерял первую семью. Вернулся домой, видит – дом горит, а жену и сына увезли турки. Мы как-то встретили имя – Александр Тер-Ионнисян, профессор из Ирана. Возможно, это и есть его сын, просто все связи потеряны. Второй раз в нашем роду моя бабушка со стороны отца, тогда еще она была ребенком, стала беженкой вместе со всей семьей. И вот в третий раз беженцами стали уже мы.
– Вы в Баку жили с родителями?
– Да, с родителями, с мамой и папой.
– Сколько вам лет было в 1988 году?
– Я родилась в 1957 году. У меня в то время уже был сын, он родился в 1979 году. Его зовут Армен.
– Он сейчас здесь?
– Да.
– Скажите пожалуйста, помните ли вы события 1988 года в Сумгаите? Что изменилось в Баку после этой трагедии? Как изменилась обстановка, как вы почувствовали это?
– Да, мы почувствовали эти изменения. Они стали интересоваться списками в ЖЭКах, искали – где армяне живут, начались постоянные митинги, демонстрации по нашей улице, когда мой сын был еще маленький. Он стоял на балконе и смотрел, а они шли толпой, как озверелые. С теми, кто попадался по пути, заговаривали по-азербайджански, и если кто-то отвечал неправильно, тут же начиналось избиение. Особенно жестоко били мужчин.
Сама я работала медсестрой в больнице нефтяников. И как-то ночью, во время дежурства, меня изнасиловали. Они знали, что я армянка. Я пошла делать уколы и один из больных (у него была отдельная палата, он работал управляющим «Азнефтью», в общем, был «большой» человек), набросился на меня и изнасиловал. Это был 1989 год.
– Вы пытались кому-либо сообщить об этом?
– Я сообщила. Старший врач рассказал главврачу, они этого типа якобы выписали, но на следующий день он обратно вернулся. Пришел просить прощения, принес цветы, но это не искупало его вины.
– То есть его не наказали?
– Нет, конечно.
– Как дальше развивались события?
– Мы слышали антиармянские выступления на митингах. Потом армян стали увольнять с работы, сокращали им часы или поручали более грязную работу, например, медсестрам. Если ты хорошо владел их языком, то еще имел какие-то шансы получить нормальную работу, а без этого никак. Но особенно зверствовали женщины-азербайджанки. Мне и еще одной медсестре-армянке наши коллеги несколько раз говорили, что с большим удовольствием убили бы нас, зарезали бы ножом. Все это продолжалось до января 1990 года.
– То есть вы прожили в Баку в таких условиях до кульминации погромов. И все это время вы работали или вас уволили?
– Нет, я уже не работала. Я с работы ушла, но уехать не могла. Из-за отца – он работал на очень высокой должности в Баку и на него охотился Народный фронт, его хотели убрать. А у меня было много знакомых среди работников МВД – бывших пациентов, и я хотела помочь ему выехать. Поэтому и осталась в Баку до черного января. Однажды, сразу после Нового года, я рано утром вышла на улицу и увидела кругом трупы…
– Вас никто не предупреждал о погромах?
– Нет. Как-то в декабре я была у себя дома, в дверь постучали. Посмотрела в глазок – за дверью огромная толпа. Они спросили: «Вы армянка?» – и назвали мою фамилию. В это время раздался телефонный звонок одного моего друга, работника МВД, благодаря которому я и спаслась в тот день. Они ведь пришли в мою квартиру, зная, что здесь живут армяне, у них адреса были на руках. Я им ответила, что нет, я не армянка. Они спросили, а где армяне, я ответила: «Йох» («Нет». – прим. ред.). Я пыталась тянуть время, пока очень быстро не приехал мой друг. Разговаривая по-азербайджански, он вывел меня из квартиры, а там уже ждала машина. Мне просто очень повезло, потому что ко всем нашим соседям-армянам, которые еще оставались в городе, они врывались в дом, устраивали погромы, грабили, выбрасывали вещи на улицу.
– Вы видели конкретные случаи нападения?
– Да, видела с балкона, как выкидывали во двор вещи, чемоданы, слышала женский крик «Помогите, меня насилуют!»
– Кто-то конкретно из ваших соседей, друзей-армян в те дни погиб, подвергся насилию?
– Насилию подверглись многие, но я не могу сейчас вспомнить имена. А мой муж пропал без вести. Я до сих пор не знаю, что с ним случилось. Он поехал через Карабах в Ереван. Это было в 1988 году, после Сумгаита. Поехал, чтобы купить квартиру и вывезти нас из Баку. Но не доехал. Машину его нашли сожженной, а тела я так и не видела. Свидетельство о смерти выдали уже в России. Мы искали его через суды, но безуспешно. Он считается без вести пропавшим. Его звали Николай Григорян. Я все надеялась, что муж жив. Может, он объявится после того, как вы напишете про меня.
– Что было потом?
– Несколько дней жила у друзей, потом меня вывезли в порт, чтобы отправить на пароме, как и других остававшихся в Баку армян. Но парому они выехать не дали. Это было 21 января, я хорошо помню, потому что это день моего рождения.
– А до 21 января вы из дома выходили?
– Нет. Я только с балкона видела эту озверевшую толпу, которая все вокруг громила, кричала «Смерть армянам!», «Армяне, убирайтесь!».
– Что же случилось в порту?
– Паром в тот день не выпустили, и они оставили нас в этом помещении ждать, когда дадут разрешение на выезд. Люди были в ужасном состоянии, дети плакали, нечего было есть. Очень много было смешанных семей, где жена была армянка, а муж азербайджанец, или наоборот. Поскольку я хорошо говорила на азербайджанском, пошла в буфет и потребовала еды. Там мне ответили, мол, вы думаете, мы не люди? Мы тоже хотим дать поесть детям, но не имеем права. Народный фронт тут стоит. Нас расстреляют, если мы поможем вам. Так и сидели голодные… Потом нас увезли из порта в неизвестном направлении.
– Не сказали, куда везут?
– Ничего не говорили. Это были молодые ребята из Народного фронта.
– Они были вооружены?
– Да. У них были автоматы. И, если что-то им не нравилось, они стреляли.
– Кого-то убили?
– На моих глазах нет.
– С вами были дети?
– Да. Там были не только армяне, но и русские – военнослужащие с семьями. Нас держали в каком-то помещении типа сарая. Каждый день они приходили и говорили одной из женщин: «Сегодня ты». Уводили и насиловали.
– Вот так вот, систематически, каждый день?
– Да. Они все обкуренные были. Насиловали всех, независимо от возраста, в том числе пожилых – лет по 50–60, хотя предпочитали, конечно, молодых. Там были 12–13-летние девочки, дочери русских военнослужащих. Их тоже не жалели. Однажды они связали родителей и на их глазах жестоко изнасиловали девочку-подростка. Мать лишилась рассудка, а отец умер от разрыва сердца на месте.
– Вас кормили?
– Давали воду, какие-то булки приносили… Условия были кошмарные, вместо кроватей – вонючее сено. Два года я даже купаться не могла, потому что мыться можно было только в реке, на виду у всех, а стоило им увидеть хотя бы частично обнаженное тело – тут же начиналось. Два года в одной одежде, в одной юбке, в одном нижнем белье…
– Сколько людей там было?
– Примерно человек 25. Русские семьи, армяне из смешанных семей – те, кто хотел выехать на пароме. Нас постоянно держали под дулом автомата. И мы скоро поняли, что если хотим жить, то лучше молчать.
– А они не говорили, что с вами хотят сделать?
– Они хотели обменять на своих, тех, кто был задержан в Нагорном Карабахе.
– Вас били?
– Били, конечно. Я потеряла там практически все зубы. Когда вернулась – волосы падали клочьями, зубы выпадали.
– Как вам удалось вырваться из этого ада?
– Два года я провела фактически в заложничестве, а потом мне, можно сказать, повезло. Приехал как-то представитель Народного фронта, уже довольно взрослый человек. Почему-то он меня заметил. Я ведь тогда была молодой и красивой, не такой, как сейчас. И он захотел жениться на мне. Сказал этим охранникам, мол, что вы с ней сделали? Не трогайте ее, я заберу эту женщину.
Он оказался довольно-таки приличным человеком, действительно забрал меня оттуда и привез в свой дом. У него уже были три жены, это еще тогда у них практиковалось. И мать его там жила. Это была очень верующая семья. Приняли они меня хорошо, не трогали, поили, кормили, одевали. Я была как бы его жена, но с ним не жила, потому что видела его трех жен, которые могли меня убить в любой момент. Сказала им, что мне он не нужен, просила помочь мне убежать. Я спала с ними в одной комнате, с этими женщинами.
Вы знаете, у него дома я как-то видела фильм, снятый в Сумгаите. Это был ужас. Точнее, не фильм, а видеозапись.Там были кадры, как врывались в армянские квартиры, убивали, насиловали. Помню даже, показали автомобиль, «Волга-21», и девушку – раздетую, изнасилованную, всю в крови посадили впереди машины как куклу свадебную… Они с друзьями из Народного фронта смотрели видеокассету, и я начала смотреть, но потом мне стало дурно и я ушла. Он понял, даже не позвал меня. Это было страшно…
– В семье знали, что вы армянка?
– Да. Все знали, вся семья, у него было пять братьев и десять сестер. Это было примерно лето 1992 года. Его жены увидели, что я не проявляю никакого интереса к нему, и стали со мной дружить. Он собирался привести шейха, чтобы я сменила религию и он мог жениться на мне. И тут я решила чисто по-женски схитрить. Попросила его дать мне возможность попрощаться с сыном. И он отправил меня в Россию в надежде, что я вернусь. Но я не вернулась. Позвонила ему, честно сказала, что не могу. Он ответил, что если такова воля Бога, значит, так тому и быть.
Я поехала сначала к отцу в Кострому, оттуда в Москву, к тете. Мои родные долго искали меня и думали, что я умерла. Сыну моему было тогда 10–11 лет. И когда я их всех увидела, когда поняла, что я уже свободна, у меня случился коллапс.
– Вы знаете, что стало с теми людьми, которые оставались заложниками?
– Я думаю, их убили. Или обменяли… хотя вряд ли, потому что не так уж и много у них было связей. Люди жили в ужасных условиях и долго так протянуть не могли.
– В Москве вы ощущали последствия этих двух лет, связанные со здоровьем, физическим состоянием?
– Мне постоянно было страшно, появилось очень много фобий, например, я не выносила, если кто-то, проходя мимо, случайно касался меня… Тетя работала в Кремлевской больнице и показала меня врачам. Они прописали полгода изоляции от людей, потому что я просто страшно боялась всего. Мне все время чудилось, что кто-то стоит за занавеской, за дверью, при звуках подъехавшей машины у меня начиналась истерика, казалось, что пришли за мной. Все это было ужасно, конечно…
Но когда в 1993 году я с папой и сыном приехала в Америку, казалось, все прошло. Сперва все вроде было в порядке. Начала работать, у меня был свой салон красоты. Но в один прекрасный день я не смогла встать с кровати. Потом меня всю перекосило, отнялись ноги, руки и спина, поясница. Врачи считают, что это похоже на ревматоидный артрит, но по анализам я физически абсолютно здорова. Просто… они меня швыряли на землю, когда насиловали, наверное, поэтому позвоночник в конце концов отказал… И вот уже семь лет я вот так неподвижно лежу. Держусь на стероидах, поэтому вся опухла.
– То есть вы считаете, что это следствие того, что вы пережили?
– Да, это связано с теми годами. У меня продолжаются ночные кошмары, со мной до сих пор работают психиатры. Я не могу смотреть фильмы, в которых есть сцены насилия, убийства, стрельба, женские крики… До сих пор вижу какие-то непонятные и страшные сны, и ни один психиатр не может мне помочь…
– Ваши родные здесь, с вами?
– Да. Армен, мой сын, женился на Оксане, она тоже из Баку. Мы раньше были соседями. Они с детства дружили, вместе гуляли, я с ее мамой была знакома. Потом мы потеряли друг друга, и Армен ее долго искал. Нашел через Интернет, она жила в Москве. Я тогда уже была больная, он поехал за ней, они встретились в Ереване и обручились. Сейчас у них две дочери, мои внучки. Часто навещают меня.
– Расскажите, какое имущество вы оставили в Баку?
– Две хорошие квартиры оставили и все имущество полностью, ничего не взяли.
– Вы потом поддерживали связь со своим спасителем?
– Я по телефону с ним иногда говорила. Он приезжал один раз в Москву, мы встретились. Он хотел у меня купить квартиру для cвоего сына. Я отказывалась брать деньги, хотела ему подарить квартиру за свое спасение, но он сказал, что не возьмет, потому что Бог накажет. Купил и уехал. Потом я звонила ему отсюда, когда узнала, что он заболел. Ему нужны были лекарства, подгузники… Тогда ведь всего этого не было в Баку. Ну и я через тех, кто летел в Москву, ему передавала. Помогала, как могла, так что я перед Богом чиста.
…Я часто думаю о том, что в определенный отрезок столетия случается с нами, армянами, такое, но никто не хочет этого признавать…
Сиэтл, штат Вашингтон, США
29.03.2014 г.
