Проживали в Баку по адресу: 8-й микрорайон, д. 22, кв. 3.
Я родился в Баку в 1922 году, учился там же. Сразу после начала Великой Отечественной войны меня призвали в армию. Закончил Сухумское стрелково-пулеметное училище, получил звание лейтенанта и затем преподавал в том же училище. В 1942 году меня вместе со взводом отправили на фронт.
В 43-м году я был ранен в ногу и отправлен в запас. Вернулся в Баку, поступил в мединститут. В годы учебы был секретарем комитета комсомола – конечно, вторым, потому что первым должен был быть азербайджанец. Потом почти 29 лет прослужил в советской армии, в разных республиках и городах страны, был главным токсикологом Ташкентского военного округа. По просьбе родителей моей жены нас в конце концов перевели в Баку. Из армии я уволился в 1979 году в звании подполковника. Мой школьный друг Джавад-заде, директор Института усовершенствования врачей, пригласил меня на должность заведующего учебной частью института. Когда в 1988 году начались карабахские события и случился «сумгаит», он вызвал меня и дал понять, что надо увольняться с работы…
13 января 1990 г. я через Тбилиси вернулся из Еревана в Баку, чтобы обменять свою квартиру на ереванскую. Мне предложили квартиру в 9-м Норкском массиве – тогда самом отдаленном районе Еревана – в обмен на нашу 3-комнатную в центре города, да еще и попросили добавить 25 тысяч. Но пришлось согласиться.
До этого на нашу квартиру несколько раз нападали. Один раз дверь пытались поджечь, и огонь уже перекинулся на паркет. Соседи помогли потушить. Жена хотела вызвать пожарных, но там ответили, что армян не обслуживают. Был еще один случай. Я копался в машине во дворе своего дома, и тут ко мне подходит сосед Мамед и говорит, мол, Гриша, а что с тобой, твоей машиной и квартирой будет? Я удивился, говорю, а что должно быть? Он замялся, не ответил. Видимо, они все уже знали… В ЖЭКах составляли списки квартир, в которых жили армяне. Я потом узнал даже о таком случае: в этом списке была семья, в которой муж был армянин, а жена русская, у них две девочки-двойняшки были – внешне типичные славянки. Муж умер до событий, погромщики сунулись к ним домой, видят – там все вроде русские.
Насчет списков мне точно известно, потому что они и в нашу дверь ломились с этими бумагами в руках. Так вот, вернулся я 13 января в Баку. В доме находились моя супруга Мара, ее двоюродный брат – пожилой инвалид войны, моя сестра Эмма, которая уже отправила детей в Полтаву, на Украину. И вдруг вечером буквально влетает к нам участковый нашего района и кричит: «Гриша, немедленно уходите, нельзя вам тут оставаться!» Было уже поздно, куда идти? К счастью, у меня были ключи от пустующей квартиры в соседнем здании, которые хозяйка – сестра жены моего сына, они евреи, – оставила на всякий случай. Мы заперли свою квартиру, осторожно вышли на улицу и пошли в этот дом. Там переночевали. На следующий день я узнал, что грабят дом тестя моего сына, где сын и жил. Хотел пойти туда, но жена не пустила. Потом позвонили и сказали, что грабят уже нашу квартиру. Я вышел. Подошел к своему дому и увидел, что на балконах – мы на втором этаже жили – полно людей, которые били по замкам железных ставен. Я повернулся, чтобы убежать, но меня узнали, схватили и увезли.
Меня втолкнули в огромное помещение здания управления «Баквысотжилстрой» в 8-м микрорайоне. Я попытался убежать, но меня ударили по губам. Под стенами сидели армяне – в основном пожилые, молодые к тому времени уехали уже. Меня узнал один молодой азербайджанец и закричал: «У него две машины!» Из заложников отобрали человек 15 – как я понял, тех, у кого были машины, и увезли в 7-й микрорайон, где в гараже стоял мой автомобиль. Подъехали к пятиэтажке и подняли нас на 4 этаж, в разгромленную армянскую квартиру. Всех затолкали в спальню. Здесь я оставался 4–5 дней. Каждый день они забирали заложников и жестоко избивали их. Что от них требовали – не знаю, но возвращались они окровавленные, израненные. Нас не кормили, только бросали в комнату бутылку с водой. Выводили в туалет под охраной. Словом, настоящий концлагерь… Я никогда не думал, что такое может быть.
В конце концов остались мы вдвоем с одним профессором. Его пытали страшно. Дело в том, что свои ценности он передал на хранение сестре, которая была замужем за азербайджанцем. И они хотели узнать адрес сестры. Однажды его вернули в комнату с ранами на шее – резали ножом, я слышал крики. По всей вероятности, он все-таки назвал им адрес. Потому что внезапно в квартире стало безлюдно и очень тихо: они поехали грабить. Я понял, что, вернувшись, они займутся мной. И знал, что не выдержу мучений: у меня тогда уже было больное сердце.
Когда они пришли, я сказал одному из них, что мне плохо с сердцем. Они засуетились, потому что вместе со мной могло уплыть богатство – «две машины». Я попросил вывести меня на балкон, на свежий воздух. В сопровождении одного из них с дубинкой в руках меня вывели. Я подошел к перилам и посмотрел вниз – высоко все-таки, но внизу был не асфальт, а грунт. Тут я «солдатиком» и прыгнул – прямо на землю. И сразу почувствовал перелом бедра. Я начал кричать жителям, стоящим на балконах, прося их вызвать скорую. Прибежали два крепыша, чтобы забрать меня, но я не дался им. Через какое-то время подъехала скорая, в ней уже было два армянина. Меня погрузили в машину, и я попросил врачей отвезти в военный госпиталь. Но они заявили, что, дескать, Народный фронт Азербайджана собирает раненых в больнице Семашко и нас везут туда. В больнице я увидел страшное зрелище: на полу сидело множество людей, кого-то перевязывали, кто-то истекал кровью. Мимо проходила врач-азербайджанка. Я ухватился за полу ее халата и говорю: «Помогите мне, я ваш коллега». А она отшвырнула мою руку и кричит: «Какой ты мне коллега, ты армянин!»
Тем не менее, называя имена своих друзей, мне удалось убедить их позвонить в госпиталь, и скоро оттуда прислали машину. Меня поместили в палату, поставили сломанную ногу на вытяжение. И вдруг я услышал в коридоре разговор каких-то людей, упоминавших мое имя. И сразу закричал – я тут! Они зашли в палату, я им рассказал, кто я, почему лежу здесь. Они привязали сломанную ногу к здоровой и увезли меня, доставив самолетом в Москву, в госпиталь им. Бурденко…
Потом восстановили все мои награды, медали, значки, дали удостоверение инвалида Великой Отечественной войны, которое в те январские дни некий представитель Народного фронта разорвал у меня на глазах. Когда я пытался возразить ему, что это мне дало государство, он заявил: «Государство – это мы».
Мария Карамова:
Мне бы хотелось добавить несколько слов к рассказу мужа.
Когда начались карабахские события, я работала в одной из больниц Баку. В конце февраля 1988 года мне на работе сказали, чтобы на следующий день я и еще одна врач, русская по национальности – Козина, в 8 утра были в 1-й больнице. Мы не знали, зачем нас вызвали, пока не приехали в Сумгаит. И там нам пришлось на машине скорой помощи вывозить трупы убитых, а также увозить в безопасное место израненных, измученных армян. Что там творилось – невозможно передать… Армян уговаривали покинуть площадь, где их всех собрали, и вернуться в свои дома, но они отказывались, боялись. Помню, ко мне подошел молодой врач-азербайджанец и говорит, доктор, скажите этой женщине, чтобы не боялась меня, я хочу помочь ей. Дело в том, что сумгаитские армяне избегали врачей-азербайджанцев, не доверяли им. Просто ужас был какой-то… Сумгаит остался у меня в памяти как сплошной кошмар.
Когда мы вернулись в Баку и рассказывали об этом, никто и подумать не мог, что все это может повториться в столице. Считалось, что в Сумгаите особая публика живет, криминальная, потому там такое и случилось. Но спустя два года то же самое повторилось у нас. И я в те дни вспомнила, как моя мама рассказывала о событиях 1918 года в Баку. Они, спасаясь, плыли на лодке в Астрахань и жестянками вычерпывали воду, чтобы не утонуть. И бабушка тоже рассказывала о резне… Но кто мог подумать, что история повторится?
Нам потом помог Гарри Каспаров. Мы прочли о том, что он продал золотую шахматную корону и на эти деньги хочет помочь беженцам из Баку. Приходили от него люди в пансионат и записывали всех, кому нужна помощь. Потом нам помогли вывезти наши вещи из Баку – в одном контейнере с вещами самого Каспарова.
Спрингфилд, штат Массачусетс, США.
Июнь 2013 г.
